Венок сонетов

            От автора:

Венок состоит из четырнадцати сонетов. Ни больше и не меньше! Потому что в одном сонете ромно четырнадцать строк. Так что второй сонет венка начинается с последней строки первого, а третий – с последней строки второго. И эти строки-скрепы не дают венку распасться на отдельные стихотворения. В общем, дело такое мудрёное, что иногда не совмещается с жизнью.

От напряжения в голове стучит, в глазах мигает, а нервы перестают восстанавливаться. Но и это не всё! Не буду говорить про катрены, терцеты, тезы, антитезы, кульминации, неподъёмную рифмовку и другие рифы, на которые натыкается нежная поэтическая душа. Скажу только о так называемом МАГИСТРАЛЕ. Магистрал – это пятнадцатый сонет по счёту, но по сути он нулевой, потому что все его четырнадцать строк – это первые строки всех сонетов венка или, если хотите, последние.

Уф! Умели сладкозвучные итальянцы закручивать гайки – комар носа не подточит!

И совсем уже напоследок. Сонет пишется пятистопным ямбом или шестистопным, что проще, потому что строчка в этом случае слегка удлинняется и даёт некое послабления. Однако в 1980 году мне было всего 26 лет, то есть здоровья и нахальства хватило, чтобы сократить строку до четырёхстопного ямба, что в переводе на понятный означает полная амба!

Но я сцепил зубы и начал писать, отчего зубов с тех пор у меня практически не осталось...

ПОЭТ

"Поэзия – это самоубийство…"

Х.Ф. Геббель (немецкий драматург XIX века)

1.

Не в сто дверей иду – в одну,

Не сто кончин себе пророчу…

Мне зеркало в лицо хохочет,

К барьеру вызвав Сатану.

Лечу я к твоему окну,

Как жизнью всей – под пулю кочет.

Моя судьба поверить хочет,

Что я опомнюсь и сверну.

Не вымечтать прозрачней тела,

Но память зыбкая истлела,

И ночь, прищуриваясь зло,

О клык луны созвездья крошит.

Ломались крылья о стекло

И в час неизъяснимой дрожи.

2.

И в час неизъяснимой дрожи,

Над кромкой приподняв покров,

В кровавом крошеве костров

Ехидные плясали рожи.

Но нет сокровища дороже,

Чем горстка здесь рожденных слов –

Стократно в анфиладе снов

Кошмарный танец мною прожит.

От глаз чужих надежно скрыт

Их прозорливостью земною,

Вдвоем – наедине с собою –

Я в этот час смеюсь навзрыд.

И вечность с облегченьем сложит

Ладони в сумрачной прихожей.

3.

Ладони в сумрачной прихожей

К губам горящим поднесу

И выпью горькую росу

Всевидящих узоров кожи.

Мудрее бег, когда стреножен.

Желанней яркий луч в грозу.

И звезды ближе нам внизу,

А смерть горька на мягком ложе.

Не сосчитать прозрений нам,

Но что-то ведомо волнам

И только трещинам в пустыне…

Свое проклятие кляну

И пальцы в ярости бессильной

Сдираю о звонок-луну.

4.

Сдираю о звонок-луну

Меня опутавшие рюши,

Все наносное напрочь рушу,

Глотая горькую слюну.

Без страха в темную волну,

Дрожащую от пенной стужи,

Я брошусь, – будто ей лишь сужен,

Как давний долг себя верну.

Но держат цепкие одежды –

Весомей кажутся в волне,

Умело сшитые по мне.

Одно спасение: как прежде –

Назад, на твердь. Но я тону

В желанном истовом плену.

5.

В желанном истовом плену

Я познаю свободы бремя,

Я прорастаю, словно семя,

Назло владыке-топтуну.

Но вера в лучшую страну

Верна, как вера в воскресенье –

Петлей захлестнутое время

Песочком сыпется ко дну…

А я прорвусь, лишь дайте сроки!

Веков галдящие сороки

Оторопеют позади.

Мне выход вечностью предложен –

От боли через боль иди,

На боль грядущую разгвожен.

6.

На боль грядущую разгвожен,

Вдыхаю нынешнюю боль.

Скули, смиренная юдоль,

Во мне твой страх не преумножен.

В осколках путь, но как роскошен!

Как сахарна на ранах соль!

Пусть праздная глумится голь,

И лунный глаз угрюмо скошен…

Меня по площади несли.

Но мне уже никто не страшен –

Зубцы неразрушимых башен,

Алея, вспыхнули вдали.

Призывный ветер мачты гложет

Под парусом звенящей кожи.

7.

Под парусом звенящей кожи

Не поплывет ни лжец, ни трус –

Я, темный поборов искус.

Не вынимаю меч из ножен.

Идут властительные  дожи,

За ними вьется жадный гнус

В оружии, как в нитках бус,

В могуществе трусливой дрожи.

Но в безоружии ином,

Как в тихом небе грозный гром,

Несметная таится сила.

Я руку запустил в казну

Грядущих дней. Дрожи, Аттила, –

Я к звездному всплываю дну!

8.

Я к звездному всплываю дну

На одиночество проклятый.

Какие лунные палаты

Заменят мне тебя одну?

Какие злата я верну

За твой покой, уходом смятый?..

С чужою кожею Паллада

Срывает женственность свою.

Есть неоплатные долги,

Но нет долгов неоплатимых –

Не искупить нам слез любимых,

Но платит каждый, как ни лги.

Моя последняя потеря

Сладчайше притворяет двери.

9.

Сладчайше притворяет двери,

Метнувшись, язычок замка,

Слизнув пространства и века,

Как бабочку в пустынном сквере.

Миров хохлатые тетери

Застыли – головы в бока.

Ни шороха, ни сквозняка –

Как зубы в стоне, сжаты щели.

Един живых и мертвых дух,

И пулю склюнувший петух

Ко мне крадется воровато.

Но ни стеной застывший лед,

Ни мозг окутавшая вата

Не в силах отвратить полет.

10.

Не в силах отвратить полет,

В карманах мелочь я считаю.

Увы, не ходят здесь трамваи,

Но контролер упрямый ждет.

Как доказать, что я не жмот,

Не безбилетно вылезаю

В толпе как будто, но по краю,

Втянув спасительно живот.

Ведь я плачу за все в избытке –

Снимай же, контролер, улов

Ко мне прилипнувших воров.

Как ни крути, а мы в убытке –

Обоим нам закроет рот

Смертельнейшая из работ.

11.

Смертельнейшая из работ

Овладевает ловко мною,

Мой мозг под тонкой скорлупою,

Как мякиш, в цепких пальцах мнет.

Хитрющий бесноватый кот

Посмеивается за  спиною.

Он в заговор вступил с луною

И фыркая, потехи ждет.

Виски планеты серебрит

Зима в наитии иконном –

Акт созидания исконно

С минутой увяданья слит…

Прощаясь, вы закрыли двери,

Но нет находок без потери.

12.

Но нет находок без потери –

Рептилии отсохший хвост

Вдруг превратился в прочный мост,

Связавший Океан и Берег.

Как бег по гнущейся фанере 

Изнемождающе непрост,

Так жизнь под строгим взглядом звезд

Трудна вдвойне, по крайней мере.

Но взглядом этим я согрет,

И Океана мягкий плед

Под сбитые ложится ноги.

Пусть мрачен Берег и колюч,

Но стоит протоптать дороги –

И ночь уйдет, и грянет луч!

13.

И ночь уйдет, и грянет луч.

И разорвав ночные чары,

В крови ладоней рдеет парус –

К иным просторам верный ключ.

Судьба, еще меня помучь.

Без взрыва звезды – как стеклярус.

Без боли не изведать радость.

Сизиф мужает среди круч.

Протрется кожа в барабане,

Но грохот, пронизав века,

Вольется в нас издалека,

Как брага терпкая в стакане,

Как ливень, свежестью дремуч,

Из громобесподобных туч.

14.

Из громобесподобных туч

Видны сквозь синие прорехи

Стежки мостов, прошивших реки,

Асфальтных городов сургуч.

Звени, звени, зеленый луч,

Проникни в уличные штреки,

Размежь толпы стальные веки,

Я слышу – шаг ее певуч!

Ночь прячет с сожаленьем жало.

Ты нашу жизнь во сне листала.

Устало я к тебе прильну…

Но не дописана страница,

И сотню раз она приснится –

Не в сто дверей иду – в одну!

МАГИСТРАЛ

НЕ В СТО ДВЕРЕЙ ИДУ – В ОДНУ!

И В ЧАС НЕИЗЪЯСНИМОЙ ДРОЖИ

ЛАДОНИ В СУМРАЧНОЙ ПРИХОЖЕЙ

СДИРАЮ О ЗВОНОК-ЛУНУ.

В ЖЕЛАННОМ ИСТОВОМ ПЛЕНУ

НА БОЛЬ ГРЯДУЩУЮ РАЗГВОЖЕН,

ПОД ПАРУСОМ ЗВЕНЯЩЕЙ КОЖИ

Я К ЗВЕЗДНОМУ ВСПЛЫВАЮ ДНУ.

СЛАДЧАЙШЕ ПРИТВОРЯЕТ ДВЕРИ,

НЕ В СИЛАХ ОТВРАТИТЬ  ПОЛЕТ,

СМЕРТЕЛЬНЕЙШАЯ ИЗ РАБОТ.

НО НЕТ НАХОДОК БЕЗ ПОТЕРИ –

И НОЧЬ УЙДЕТ, И ГРЯНЕТ ЛУЧ

ИЗ ГРОМОБЕСПОДОБНЫХ ТУЧ!

1980