ФАКТ

Вот и я! С улыбкою на вырост,

Из утробы матушки: ку-ку!

Только что меня отметил клирос,

Прикоснувшись именем к виску.

   Вот и я! Имущество природы…

   Слиток нуклеина и белка.

   Час прошел, как опровергли роды

   Версию капустного вилка.

Я – еще не я: мешочек с кровью.

Три кг, уродлив и смешон.

Но уже, карабкаясь на волю,

Даром делать больно наделен.

   Надо же! Так рваться из плаценты,

   Загодя, не ведая куда,

   Чтобы выпасть на руки студентам

   В неглиже, сгорая от стыда.

Каждый взгляд в меня, как выстрел в спину,

Судорогой бьет до самых пят.

Если б не отстригли пуповину,

Я б еще попробовал назад.

   Но теперь, увы, замкнулось чрево,

   Как «сезам», и – некого винить:

   Сам же подал руку акушеру,

   Сам помог ему себя добыть.

На ладонях, словно на амвоне!..

Если бы мне век так пролежать!

И зачем Всевышний узаконил

Чтобы душам плотью обрастать!

   С вечностью меня лишили связи,

   Предоставив временный приют.

   И назад – теперь не скоро… разве

   Только – смерть, но это – божий труд.

Колкий свет, как после мрак и темень,

Щиплет кожу и щемит зрачок.

И предсмертный праздник озаренья

Так астрономически далек!

   Жизнь пройдет, когда еще посмею,

   На губах завяжется, пьяня,

   Сладковато-теплый привкус тела,

   Млеком опоившего меня.

Это мне пока еще сомненья

Позволяют безобидный всхлип.

А потом за каждое мгновенье

И за каждый выдох, каждый скрип

   Под ногой младенческого снега

   И за посвист в синюю дуду –

   Будет глаз в разъятых веках века

   Возжигать богатую звезду.

Стариковской астмой откровенья

Озарится пуще, чем теперь,

Вся прекрасность моего рожденья

И с него начавшихся потерь.

   И мое в удачах неучастье

   (Я боюсь удачи как огня),

   Чтобы те, кто, в общем-то – несчастны,

   Не были несчастнее меня.

Вечный поиск койки у знакомых,

Ревности похмельное питье.

Чтоб себя в любови узаконив,

Подтвердить бессмертие ее.

   Шастанье по верам и развилкам…

   Но все это – после, а пока…

   Над моим светящимся затылком

   Держит нимб отцовская рука.

ВИВАЛЬДИ

                                                (Мысли под музыку)

И писем не храню, и книжек не читаю,

На помощь не зову и праздников не жду.

От жизни не бегу и жизни не мешаю,

И ночью из нее тайком часы краду.

   Нет связи меж людьми, есть кровосочетанье…

   Всосать бы душу в кровь и в небо просочить;

   Всю радость языка истратить на молчанье;

   И сердце над огнем в смолу перетопить.

Заплакать о живых. Принять иной обычай:

Все к смерти потерять, чтоб внове обрести.

Всю письменность земли перевести на птичий –

На устный. И уйти по Млечному пути –

   В окно, забыв себя в земле… Переродиться!

   Увидеть всех людей и циклопий свой зрачок.

   Туманным молоком из осени напиться.

   И миру протянуть спасительный смычок!

   Рига, 1990 г.

ПОСЛАНИЕ В ПРОШЛОЕ

Через кошмар материка, где мрут, живут и видят сны,

Из не страны, еще пока; и все же из другой страны.

От моря к морю, вдоль зари; через лобастый полукруг

Отрезка глобуса земли… Короче – с севера на юг.

   Из дня сегодняшнего в – тыл свершающегося пути.

   Друзья! (не верьте, что забыл). С далекой преданностью и,

   Увы, имеющей предел, там, на краю заветных ям.

   На птичий, порванный, манер спешу прокукарекать Вам

Свое «ку-ку», мои друзья! – пустынники и шатуны.

Еще не из небытия – к уже преданью старины.

Из этих скорченных времен, где, видимо, и догорим,

В те золотые времена, которых мы не повторим.

1990 г.

Но, что бы ни было, - Привет!

                                                Н.Коржавин

Еще обжора-век меня

В труху и пепел

Не изломал: не сплел ремня,

Тем боле цепи.

    Не искалечил злобой рот –

    Как он умеет…

    Но я ведь знаю: и сплетет,

    И перемелет.

И все равно, хоть зыбок путь

И близко Лета,

Еще пожаром дышит в грудь

Окурок света.

   И все равно поют виски

   Легко и звучно.

   Не потому что вопреки!

   А потому что…

В облаве жизни, из трубы

Пустой эпохи

Душа, что мышь, в дыру судьбы

Таскает крохи.

   И я, с объедками в зубах,

   Свой корм воздушный

   Таскаю в поднебесье лба

   Сквозь рот и уши.

И медленно, и тяжело –

По слову за ночь,

Я приношу в свое дупло,

Ценою – в замок.

   А в нем смола земной тщеты –

   Водой сквозь сито.

   В нем нет ни буквы суеты,

   Ни строчки быта.

В нем режут лопасти стрекоз

Свой космос местный.

В нем – Эвересты ваших слез.

И Эверестов!

   Не суетитесь, всем на смерть

   Достанет дерна.

   Спешите музыку свистеть

   В свистульку горла.

Взлетайте, падайте на дно…

Вам все простится!

Ступайте в души, как в окно –

Самоубийцы!

   Лакайте кровь из вен души,

    Не бойтесь спиться.

    Мы от рожденья алкаши –

    Нам все простится!

И в мой пустой веселый склеп

Взрывайте двери!

Где бдит толстеющий скелет

У гроба веры…

1990 г.

РОЖДЕСТВО

Вот и пережили год – веку не чета.

Что нам завтра напоет новая тщета?

За окном опять зима вышла из границ,

И чернеют терема дырами глазниц.

   По свечам ползет смола в тайниках квартир

   И неслышный свет тепла проникает в мир,

   Из-под космоса растет, плавится заря,

   В белом сне своем плывет зимняя земля.

В белой ауре зимы скатанным снежком

Январским утром мы вместе с ней плывем

Из «сегодня» в «никогда». И на свете нет

Ни разлуки, ни стыда, ни побед, ни бед.

   И когда с земли исчез високосный век,

   Все достигли, наконец, Рима, Родин, Мекк.

   И понять сегодня все проще, чем всегда,

   Что всерьез здесь только сон, небо, снег, звезда.

Ни разлуки, ни отчизн

Не было и нет.

Просто нам приснилась жизнь

Или наша смерть.

1989 г.

КОНЕЦ ПУТИ

                             (Субраманиама)

                                                     Посв. С.П.

                                 «В начале было слово…»

                                                 Ев. от Иоанна

По неясной дороге на северо-юг

Чей-нибудь, навсегда не свершившийся друг,

Я, с любовью, на ней не оставлю следа,

Я назад из любви не вернусь никогда.

Ни к кому… никогда из любви не вернусь,

Опуская в безвестность веселую грусть.

Но с беспомощной радостью в синюю тьму

Отшепчу этот ритм, безразлично кому.

   На окраину мира легла тишина,

   Прислонилась к окну кочевая луна.

   Спит в постелях тревожная нежность подруг,

   Тронул нити в тенетах дремучий паук.

   Спят любовники в окнах и спит книгочей.

   От дневного накала (не только страстей!)

   Остывает друзьями наполненный дом.

   Я ему не прочту этой сказки живьем.

Я до века незряч и для века незрим,

Но я знаю, что станет со мною и с ним…

Мне близка его слабость и чужд его пыл,

Никогда я его барышей не делил,

Кроме каменной ночи в отверстии дня.

И давно не гнетет и не тешит меня

Ни заветной свободы слепая резня,

Ни нужды, ни достатка пустая возня!

   Но всегда все сначала… в отрывке окна

   Отраженье свое оставляет луна.

   Спит подруга, в хозяйский укутавшись плед,

   Спит в соседней халупе мой друг и сосед.

   По сегодняшней жизни и прошлой стране

   В море на представляемой мною волне,

   Спит прогулочный катер с флажком на корме.

   Побережье уснуло, сместившись во тьме.

   За ларцами лачуг обрывается вниз

   Там – реальный, здесь – воображаемый мыс.

   Шевелятся огни, подступая к скале,

   Как микробы в воде на предметном стекле.

Одинокая правда прощальных друзей

Будет вечно дымиться в аорте моей!

Мне напомнит о ней каждый день, каждый час

Поплавковым качаньем предутренних глаз.

В воспаленных бойницах глубоких глазниц

Мне напомнит о ней недоступность их лиц!

   Ни за кем – не бегун! Ни отколь – не беглец!

   Я надеюсь на связь одиноких сердец!

   Я любимым своим не поглажу руки,

   Не качну над застольем заветной строки.

   Потому что надежней, чем скрестье телес,

   И бессмертней светила в расплыве,

   Потому что прочней, чем арабская вязь,

   Безнадежной разлуки надежная связь.

Эту связь мне диктует ритмичный и мной

Неразгаданный голос. На ноте одной

Непрерывно звучащий, зовущий к себе!

Он гнездится навязчиво в каждой судьбе!

Он тревожит в веселье и светит в беде,

Просочившись во все на земле и в воде.

Недоступен и близок, как умерший день,

Как сегодняшней плоти вчерашняя тень.

   Я о нем и хочу, но не смею сказать,

   Словно горло нашло, но боится отдать.

   Словно нота стучится в свой собственный круг.

   Это больше, чем выдох, но меньше, чем звук.

   Это обморок звука, плывущий во сне

   Возле моря и гор, возле мира, но не –

   Возле жизни, а в огненном центре ее:

   Это взятое в губы смятенье мое!

Каждый месяц и день, на траве и на льду,

На любой параллели, в уме и бреду,

Когда гаснет надежда на полном ходу,

Когда глаз извлекает из неба звезду,

В тишине и в ненастье, в мороз и в жару

Заповедная птица, свершая полет,

Два крыла, как распятье на космос кладет.

И когда в полумраке распавшихся скал,

Одинокая лодка целует причал,

И на белый песок у рыбацких фелюг

Опускает ладони когдатошний друг…

В синяках деревень и в белках городов,

В черных зарослях башен и в скобках мостов,

Где бы шаг мой тяжелый на землю ни лег,

Где бы свой отпечаток ни сделал зрачок,

Навсегда и повсюду из звездных тенет

Пробивается голос, которого нет!..

   Но, когда он сквозь сердце и кровь прорастет,

   И сферически Небо мое изогнет,

   И, всего лишь, три звука под сводом столкнет,

   И у губ отнимая, отправит в полет 

   Первобытное «АУМ» – в пространство, – у тех

   Горизонтов, где жизнь обрывается вверх,

   Где спадаются в точке зенит и надир,

   Где любой человек остается один –

Я легко и спокойно шагну за крыльцо.

Мне горячая изморозь тронет лицо.

И подобно веселым морским светлякам

Мишура астрономии хлынет к ногам.

И, уже понимая, где будет мой взлет,

На обратной дороге, ведущей вперед,

Я в сближеньи с природой не остановлюсь

И, расставшись, со всеми навеки сольюсь!..

 

1988 г. Крым (Пионерское)

Продолжение будет!