* * *
Не плачь, моя бедная Лиза,
о том, что судьба тяжела:
зачем не княжной, не маркизой,
а женщиной только была?

О, горькая женская доля –
сбирать луговые цветы!
Охота, что пуще неволи –
сжигать за собою мосты!

Извечна грядущая повесть,
плетение сладких словес:
герои, забывшие совесть,
да вопли убитых невест.

Не сыщешь в поднебесье Рая,
не станет земное – благим.
Сплетай свой венок, дорогая,
и злобной судьбы не беги.

Коль так же светило сияет,
и сладок медлительный зной,
сплетай свой венок, дорогая:
нам нету заботы иной.

НА МОГИЛЕ ВОЛОШИНА

Сквозь замешкавшегося лета
зной, расплывчатый, как слюда,
обменяться камнями с поэтом
как же долго я шла сюда

по рассыпчатым горным тропам,
на четыре стороны вдаль
расходящимся от гроба,
от пристанища – никуда.

Как я долго несла с собою
горсть намытых из глубины,
отвоеванных у прибоя,
коктебельской желтой волны

кругляшей... Слюдяные слитки,
золотая морская дань,
как вы ласково к коже липли,
холодили влажную длань!

Чародей, чей изваян в скалах
простоватый смиренный лик,
не нашла я в твоих ареалах
заповеданный сердолик.

Под насмешливый окрик чайки,
сквозь назойливый звон жары
медальон синеватой гальки
унесла я с твоей горы.

Не грядущей любви – минувшей
запоздалый прощальный дар:
не ладонь обжигает – душу,
не тепло согревает – жар...

Что ж, потерпим. Любовь нетленна,
лишь острей на краю стихий…
В честь нее горьковатой пеной
закипают в крови стихи.

* * *
С утра светилу – милая работа:
залить лучами затененный сад,
заполнить полдня золотые соты
полынным духом, говором цикад,

зажечь румянец на отечных лицах
унылых обитателей равнин,
заставить их лениться, веселиться,
писать стихи, глотками терпких вин

вбирать покой целительной свободы,
покуда время, замедляя ход,
колышет восхитительные воды,
манит простором кряжистых высот,

покуда август медлит состояться,
пролиться оголтелой чередой
соленых брызг, соленых звезд, акаций,
изъеденных сварливою водой

подножий скал, обветренных и лысых
покатых гор, провалами глубин,
шуршаньем гальки, чайками, над мысом
кружащими, и тысячей причин

оправдывать счастливыми слезами
мучительную свежесть бытия...
Загар закрасит тени под глазами,
свет выжжет пряди, выбелив края...

В разгаре полдень, и зенит все ближе...
Закрыть глаза, застыть и не дышать,
пока прибоем раны не залижет,
чтоб вновь воспрянуть жаждала душа.

* * *
Имя, гортани привычное, вслух
не произнесть, и не выдержать взгляда.
Воспоминаний, сомнений не надо
впредь ворошить. Непоседливый дух

да подчинится разумной нужде –
выжить, в какую бы муку ни стало
лгать зеркалам: я не сникла, не пала,
лишь укрепилась в упрямой вражде.

От придыханий, растерянных слов,
рук, обнимавших бессильное тело,
ото всего, что смертельно хотела,
отгорожусь частоколом стихов –

вечно голодных, как дикие псы,
жадных до боли, мучения, страсти:
все подавайте, любые напасти –
мигом сожрут... Ну и ладно... Часы

остановлю: больше времени нет.
Честь здравомыслию прежде ушедших!
Все остальные – лишь род сумасшедших,
сбившихся с курса несчастных комет.

Страшно упасть в равнодушную мглу
чуждых миров, но не горше ли дома:
слишком обыденно, грустно, знакомо,
слишком болит, будто в сердце иглу

память вонзает, и каждый предмет
силится вызвать мучительный образ…
Остановлюсь: больше памяти нет,
лишь одиночество в теми промозглой.

Сколько еще, прожигая простор,
бедных планет зацеплю ненароком...
Не оглянешься – в мгновение ока
небо изменит привычный узор...

Новые солнца зажжет в черноте:
неба на всех не окажется мало.
Лишь бы звезда, что сквозь ребра мерцала,
не потерялась в его пустоте.

* * *
Отпел ли ты – тебя отпели.
Нет, и не будет никому –
ни звука. Не расторгнуть тьму.
Не истечет, как лед в капели,

неслыханная тишина,
которой ты теперь причастник…
Один глоток – и кончен праздник…
А так, казалось, нить длинна!

На жизнь – низались дни и ночи
то в озареньях, то в бреду,
звенела музыка в саду,
дрожали струны, ноты, строчки,

и голос ласковой волной
струился, омывая горло…
Иная музыка простерла
отныне крылья над тобой.

Отпел, отмучился, докуки –
бежал, избавился от пут.
И разве что теперь спасут
мои заломленные руки,

слова и слезы, скорбь и страх?..
Отринул прядь со лба рукою,
кивнул и пригубил – покоя…
И боль – осталась в дураках.