Глава 53. Испытание невесты

И трёх дней не прошло, как Тимоня с Аксиньей заскучали и домой засобирались. Хотя «засобирались» – сильно сказано. Ведь приехали они, в чём были да и уехали в том же, не считая кожаных поршней, кокошника и горностаевого кафтана с карманом, куда мешочек с деньгами аккурат уместился.

Петро, вестимо, их удерживал, князь, как положено, отговаривал, а Фока, прослышав про сборы, сильно пригорюнился. Но Тимоня был непреклонен: Киев, конечно, град столичный, но Сучий Брод тоже ни хухры-мухры. Он тоже по ним соскучился.

Ведь деревенское хозяйство – что дитё малое, без папки и мамки не могёт. И пусть за хозяйством бабка Маланья приглядывает, только она ж глухая, вдруг не доглядит?

А ведь избу надо беречь и от лиха стеречь!
Окромя ж того – людским теплом обогреть,
глазки-плёнки протереть,
двери распахнуть и свежести вдохнуть,
потолок подновить,
порог помыть,
в старой ограде дыру заладить,
на крыше-головушке подравнять брёвнышки.

А ещё козу подоить,
муравку постричь,
сад напоить
да прополоть грядки заместо зарядки.

А ещё набрать огурцов колючих, за версту пахучих,
к ним присовокупить лучка пучок да горошка стручок,
да укропа ядрёного, да ещё чего-то зелёного –
названья каковому не знаем, а врать не желаем…
Глядь – и вышел на обед смачный букет!

* * *
А как стемнеет, надо ставни закрыть,
ночник-лучину затеплить,
перед сном молитву прочитать,
да новую начать, чтоб серого волчка отогнать.
Пущай волчок бросается – за бочок кусается,
но против Отчих наших вил
волчок завыл,
про бочок забыл,
как лист задрожал и в лес убежал.
Но на то и молитва в ночь, чтоб бесам невмочь…
Жаль только, ночь коротка – не отлежишь бока!

* * *
Зато Божье утро всё росой пригладит
Да всю живность наладит –
и курей-кокорей,
и гусей-гагасей,
и поросят-хрюкорят,
и собаку-гавгаку,
и кошку – мохнату мордошку,
и любую козявку,
которой в росе не зябко!

* * *
Хвостами машут, а крылья – краше!
Слегка кусивы, зато красивы!
Хоть кажной морде подавай орден.
Одно худо:
без глаз пригляда да рук приклада
скотинки сломаться могут –
кто крыло, кто ногу,
а поросёнок-дурачок изгваздает пятачок.

* * *
Только без них
двор тих.
Они оживают, а двор пожинает
живую красу – Божью росу…

Короче сказать,
деревню на город променять –
что мёд дёгтем запивать!
Вот и подался народ в Сучий Брод…


* * *

Три дня шумной столичной жизни не заглушили тихую деревню. А вот тихой деревне и одного дня хватило, чтобы Аксинья забыла Киев вспоминать. А уж красавца Фоку и подавно.

К чему ей Фока, когда с Тимоней жизнь легка? А легка, потому что любит. А любит, потому что почитает. А как не почитать? Ведь жена Богом дана. А что Бог даёт – никто не отберёт. Если, вестимо, сам не отдашь.

Но Тимоня, хоть и не вышел ростом, а мужик сурьёзный. Потому своего не отдаст, но и чужого не попросит.

А зачем ему чужое, когда своё – самое родное? А что оно родное, он точно знал, потому как Аксинью перед свадьбой испытал. И не надо хихикать. Это у нас так повелось, чтоб заранее спелое яблочко надкусить, а потом огрызком довольствоваться. Хотя кто отгрыз, тот и сам огрызок, потому что муж и жена – плоть одна!

Это наши предки знали крепко. Ведь они до венчания даже не целовались. Зато у семей был такой размер, что нынешнему не в пример. И такая любовь, что позавидует любой….

– Ну, и как же Тимоня Аксинью испытал, если ни разу не поцеловал? – перебьют меня с задней парты самые горячие?

Да проще простого!

Взял на ноябрьскую рыбалку, когда льда ещё нет, но вода такая студёная, что аж чёрная. В ней не токмо купаться, в неё смотреть зябко! А на Аксинью ещё зябчей – вся дрожит, в платок кутается, носик красный, губки синие. Но молчит, маме не жалуется. Сразу видно – правильной женой будет, если насмерть не застудится!

* * *

Но Тимоне и этого мало. Ведь он знает, что жениться – не лапоть надеть. Лапоть-то стопчешь – новый купишь, а с женой надо сто лаптей истоптать, чтоб детей поднять, внуков воспитать и правнуков понянькать!..

Вот Тимофей Фёдорович и сверзился за борт в самом неподходящем месте – там где омут такой тихий, что в нём даже черти водиться перестали. А чего им водиться, если люди в него давно не суются?

Но наш Тимоня сунулся. А чтоб Аксинья ни о чём не догадалась, он нарочно ножку подвернул и для верности башкой об железную уключину слегка стукнулся. Правда, чуток не рассчитал и так шваркнулся, что на полчаса всё своё сознанье потерял начисто.

И вот обидно, забыл спросить, умеет ли невеста плавать. Нет, Тимоня, конечно, два раза видел, как она брызгалась с подружками у бережка. Так одно дело в жару под бережком брызгаться и совсем иное в полной сбруе в стылую воду сверзиться, когда бережка из-за камыша и вообще не углядеть…

* * *

Да, хорошее испытание Тимоня учудил! До такого даже прапорщик десантных войск не додумается. Но Тимоня додумался! Он же в десантных войсках не служил, а голь, как говорится, на выдумки хитра…

Увидав что голова жениха скрылась в чёрной воде, зато на поверхности заплескалось кровавое пятно, Аксинья повела себя странно. Она не стала голосить, рвать на себе волосья и бить веслом по реке.

Заместо этого она спокойно, чтоб не раскачать лодку, скинула с себя тёплый платок, тяжёлую безрукавную душегрею и валенки, которые Тимоня нарочно заставил её надеть, чтоб лапки невзначай не замёрзли.

А затем, прошептав «Господи, помоги!», налегке плюхнулась в чёрную воду.

* * *

И Господь помог! Вместо того, чтобы сразу пойти ко дну, до которого в общем-то было недалече – метров от силы пятнадцать, Тимоня зацепился длиннющими рукавами охабня – старинного зимнего пальто – за невесть откуда взявшийся топляк.

И всё как-то расчудесно получилось, поскольку длиннющие рукава, для удобства завязанные петлёй на спине, аккуратно наделись на тупое рыло подтопленного ствола. Из-за этого Аксинье и нырять не пришлось. Она сразу своё сокровище нащупала и после небольших трудов забросила его в лодку, куда потом и сама залезла.

Таким образом не только Аксинья, но и Тимоня испытание прошёл. Ведь упади в воду княжий телохранитель Фока, точно бы силёнок не хватило у топляка. Да и богатырское тело девица ни в жизнь в лодку бы не закинула. Зато жених весом в три с половиной пуда, ей в самый раз пришёлся.

А как иначе? Ведь Бог знает, кого с кем сочетает!

* * *

Больше Тимоня Аксинью не испытывал. Ему и раза хватило. А когда башка до свадьбы зажила, он в своей хитрости признался.

Только Аксинья не стала горшки об зажившую башку бить. Не имели раньше жёны таких вредных привычек. Да и как, скажите, бить по своей половинке. Это же всё одно, что бить свою же ногу, которая сослепу в собачью какашку вступила…  

К тому же раньше твёрдо знали, что муж жене глава. А глава мужу Бог. Вот и выходит, что у мужа под боком – жена под Богом. Не зря же раньше говорили: за мужа завалюсь – никого не боюсь! Ведь муж для жены – в окошке свет, а если в окошке свет, то вся жизнь – любовь да совет!

Вот почему забыла Аксинья Фоку.

Только Фока Аксинью запомнил. Как глаза закроет, так сразу видит милое личико и русую косу в руку толщиной. И до того засмотрится, что все удивляются, мол, с чего это он на столбы натыкается, вроде, с закрытыми глазами по двору ходит?

* * *

Но если честно, то Фока Бович ходил с открытыми глазами. А что спотыкался и шишки набивал, так это ему любовь зрение подпортила. Потому что никакая это была не любовь, а дурная влюблённость.

Какая разница, спрашиваете?

Да такая же, как промеж морем и лужей. Вроде, вода и там, и там. Только в луже не поплаваешь и под парусом не пойдёшь. Поскольку мелка она настолько, что солнышко через два дня от неё и мокрого местечка не оставит.

Так и влюблённость слишком мелкое чувство, чтоб хоть месяц продержаться. А любовь всю жизнь согревает. И всё из-за того, что любовь глубока, а влюблённость по поверхности скользит типа клопа-водомерки. Клопу главное, чтоб поверхность была красивой. Так и влюблённость думать не хочет, что любая красавица со временем превратится в старушку. Потому что от этой мысли влюблённость, словно лужа, напрочь испаряется.

А любовь, наоборот, ещё глубже становится.

* * *

Не верите, тогда оглянитесь, и сразу заметите, сколько вокруг симпатичных стариков и старушек, которые сидят на скамеечках у подъездов так же, как сидели сто лет назад в тихих аллеях. Сидят и не замечают, что раньше сидели вороными, русыми да каштановыми, а теперь сидят седыми. Но сколько любви в их глазах, и сколько нежности в тихих разговорах!

Про таких точно сказано: сидят рядком да воркуют ладком…

Назад