Пара слов перед книжкой
Здрасьте! Вернее, здравствуйте! Потому что слово «здравствуйте!» означает «будьте здоровы!», а «здрасьте!» ничего не означает и похоже на «апчхи!». И это не я сказала, это говорит мой дед, когда я неправильно здороваюсь.
И что с того, спросите вы. Мало ли чего скажет какой-то там дед? А вот и не какой-то там! Ведь мой дед не просто дед, а писатель. Не такой, конечно, знаменитый, как Хемингуэй, которого я, честно говоря, ещё не читала. Зато деда читала! Сначала про смешных человечков читала, которые никогда не плакали, потому что жили в такой несмешной стране, что слёзы у них давно кончились. А потом читала про глупую собаку, которая влюбилась в кошку и ходила вся исцарапанная.
И ещё чего-нибудь почитаю, потому что дед штук двадцать книжек написал. А сейчас ещё одну пишет, причём специально для меня и для моих друзей. А значит, и для вас! Ведь, если мы не враги, значит, мы друзья – и с этим не поспоришь.
Хотя с дедом я один раз поспорила. Врубила как-то на полную мощность свою любимую группу «Нервы», а дед попросил уменьшить звук до нуля, хотя бы на час, пока он работает. Звук я, конечно, уменьшила, но молчать не стала.
– Деда, – сказала я, – а что ты имеешь против «Нервов»? Ладно, были б они из Америки, а они ж наши, киевские…
– Тогда другое дело, – развёл руками дед. – Наши нервы надо беречь...
– Да ну тебя! Ты шутишь, а я серьёзно. У вас же тоже были любимые группы. Хотя откуда, если раньше вообще ничего не было! Ни жвачки, ни лизунов, ни джамперов ни гироскутеров. А про Фейсбук и менди-тату вообще молчу. В общем, не жизнь, а скука кромешная!
Я ещё много чего наговорила, а дед в ответ только пфыкнул: «Пфых!». Но потом улыбнулся и сказал:
– Позволь, дорогая внучка, с тобой не согласиться! Были у нас и шерстяные джемперы, которые ты почему-то называешь джамперами, и моторные лодки – гидроскутеры, и смола для жевания, и лизуны – петушки на палочках. А ещё были расклешённые брюки с фонариками на манжетах. Сунешь квадратную батарейку в карман – и светишься в темноте, как новогодняя ёлка! И причёски мы носили хипповые – до плеч! Нас за это народные дружинники ловили и стригли под машинку. Да и татуировки в наше время бывали, но только у бывалых, потому что накалывали их не в художественных салонах, а в тюрьмах. И не специальными машинками, а иголкой от шприца или заточенной тетрадной скобкой.
– Так это же больно!
– Что поделаешь, если красота требует жертв. Но красота красотой, а по бандитским наколкам можно было узнать, сколько раз человек сидел и за что, чтобы вовремя перейти на противоположную сторону улицы… Да, жизнь была другой, только жили мы интересно! Но, как говорится, всякий сверчок хвалит свой шесток. Поэтому предлагаю боевую ничью! Пусть каждый останется при своей эпохе, включая ещё не родившегося человечка будущего, который будет скакать на голове по магнитному полю и накалывать на голом пузе ядерные голограммы. Хотя…
– Что? – спросила я, когда молчание затянулось.
– Хотя готов попробовать, если не переубедить тебя, то несколько скруглить углы.
– В смысле?
– В смысле, предельно честно рассказать про время, которое пришлось на конец шестидесятых годов двадцатого века.
– А зачем такая точность?
– Так именно тогда я был твоим ровесником. Интересно?
– Ещё как! Ведь это вроде прокатиться на машине времени!
– Скорее, на машинке, потому что она сможет отъехать всего на полвека.
– Ничего себе «всего»! – ахнула я. – Ведь это же почти три мои жизни!
– Пока… – то ли подвёл итог, то ли попрощался дед и вышел из комнаты.
* * *
А через месяц он положил передо мной два первых рассказа. А потом – третий, четвёртый, пятый, шестой – и так далее. А я, с его разрешения, решила показать эту книжку вам, чтобы лишний раз не пересказывать.
Так что гуд лак, в смысле, удачи!
* * *
А знаете, почему дед назвал свою книжку полуисторическими хрониками? Так потому, что всё это, по его мнению, было так недавно, что на исторические хроники ещё не тянет…
