Рассказ третий. Прыжок с крыши
Сразу скажу, что прыгать с крыши глупо. И к тому же смертельно. Так что даже не пытайтесь. Хотя сейчас глупая смерть чуть ли не в моде, и чтобы пощекотать нервы многие готовы расстаться не только с жизнью, но и с деньгами, потому что за щекотку надо платить. И платят! За всякие смертельные аттракционы с совершенно нечеловеческими названиями: парасейлинг, банджи-джампинг, хелли-скиинг, скайсерфинг и, если у вас язык ещё не завернулся в трубочку, вингсьютинг.
Что это такое рассказывать долго да и не хочется. А если кратко, то эти развлечения сейчас называются экстримом. Вроде звучит героически, но это не героизм, а воздушный шарик – сверху большой, а внутри пустой. Да и каким ему быть, если этот героизм не для спасения других, а для погибели себя. Тем более что человек, обладающий мозгами, получает радость не от их сотрясения, а от умных мыслей, которые в эти мозги приходят. Или от хорошей книжки. Или от тихой прогулки по лесной тропинке. Если же мысли, книжки и тропинки оставляют человека равнодушным, и его тянет на парасейлинги, банджи-джампинги, хелли-скиинги, скайсерфинги и вингсьютинги, то ему как ни крути, а придётся превратиться в безмозглый кирпич, которому всё равно, что с ним делают: шарахают о скалы или шмякают о землю.
Кстати, о щекотке. В древнем Китае при дворе династии Хань была такая пытка: преступника привязывали и щекотали ему пятки, пока он не сходил с ума от хохота…
* * *
Так выходит, я против экстрима? Конечно против! Более того, я против забивания гвоздей микроскопом, стрельбы из пушки по воробьям и прочих глупостей, даже если они бесплатные. А если кто-то скажет, что я старый пень, который ничего такого не пробовал, то он сильно ошибётся! Ведь, когда я не был дедом, у нас тоже имелись крутые развлечения, только назывались они не экстримом, а финтом ушами. Не героически назывались, зато были не смертельными, потому что жили мы весело и помирать не собирались. И до сих пор живём, и хлеб жуём, чего и вам желаем!
…Короче, в пятом классе я прыгнул с крыши! Причём два раза! Мог бы и три, но то ли духу не хватило, то ли хватило мозгов не забивать гвозди микроскопом. Потому что микроскоп – штука дорогая, а мозги ещё дороже, чтобы их на гвозди тратить.
* * *
Но по порядку. Моя мама очень любила волейбол. И за красоту, и за то, что противники в волейболе отделены друг от друга прочной сеткой, из-за чего им трудно друг друга покалечить. Вот мама и решила отдать меня в волейбольную секцию. Только получилось это не сразу, потому что папа ещё раньше отдал меня на прыжки в воду. У него там друг тренером работал. Друга звали Владимир Владимирович, и был он мастером спорта. Поэтому за меня он взялся мастерски – не вырвешься!
У Владимира Владимировича мне не понравилось. Он заставлял кувыркаться, чего я терпеть не мог и прыгать на батуте – огромном гамаке, с которого я постоянно улетал, но вдребезги не разбивался, потому что пол вокруг был покрыт матами. Но не теми, которыми сейчас покрыты улицы, площади и другие места скопления народа, а специальными спортивными матрасами повышенной прочности, которые даже головой не пробиваются.
Но больше всего мне не нравилось, что наш тренер по прыжкам в воду заставлял всех прыгать в воду. Из-за этого все ходили мокрые, а некоторые с цветными животами. Кстати, по цвету живота можно было легко определить, кто откуда спрыгнул. Розовый живот указывал на метровый трамплин, красный – на трёхметровую вышку, бордовый – на пятиметровую, а белый – на то, что обладатель живота ухитрился спрыгнуть с тренировки.
* * *
Мама терпела-терпела, а потом ей надоело терпеть, и она записала меня на волейбол, где была всего одна вышка – судейская, с которой прыгать не заставляли. Я волейболу обрадовался, потому что любил разные игры, начиная от комнатных городков, где вместо большой палки-биты, была малюсенькая палочка, которая выстреливалась укреплённой на подставке резинкой и выбивала из города – такого нарисованного на полу квадрата – пушки, самолёты, коленчатые валы, звёзды и другие городошные фигуры. А самым трудным было письмо, потому что его сначала надо было распечатать, то есть выбить палочку, лежащую в средине, и при этом не выбить окно. Так я ни разу и не выбил, что очень радовало родителей, ведь мы тогда ютились в крохотной комнатке большой коммунальной квартиры, где нам на троих полагалось ровно одно окно, и выбивать его было жалко, особенно во время атмосферных осадков.
Кроме городков, я играл с папой в шашечного Чапаева, где надо было шалбаном сбивать с доски шашки противника, а потом выуживать их из-под дивана и батареи центрального отопления, что было опасно, потому что батареи в те годы топили со страшной силой. Ведь олигархи тогда ещё не завелись и не успели растащить тепло по норам.
* * *
Но больше всего я любил игры с мячом. В детском саду это был штандер с такими сложными правилами, что я их до конца не запомнил. Но в голове до сих пор крутятся названия шагов, которые назначал себе водящий, чтобы подойти к простому игроку поближе и попасть в него мячиком или ладошкой. Шаги назывались так: человеческие, гигантские, лилипутские, муравьиные, зонтичные, лягушачьи, утиные и верблюжьи! Верблюжий шаг был самым длинным, даже длинней гигантского. Ведь его длина измерялась не метрами, а верблюжьими плевками: чем дальше плюнешь, тем дальше пройдёшь! Если же шагов немного не хватало, водящий приговаривал специальную считалочку: «Можно и берёзкой гнуться, лишь бы только дотянуться». После этого можно было изогнуться хоть кренделем и хлопнуть ладошкой соперника.
Но штандер был совсем детской игрой, поэтому в школе его заменил футбол. В футбол мы могли гонять до икоты, до колик в боку и до прихода родителей, которые разгоняли нас по домам и засаживали за уроки. И это было правильно, потому что в праздниках должны быть перерывы, иначе праздники превращаются в будни.
Кстати, в футбол я играл ни с кем попало, а со старшим продавцом гастронома, доцентом Горного института и вице-президентом крупной международной корпорации. Но не потому, что стыдился играть с простыми пацанами, а потому, что простые пацаны стали непростыми лет через сорок после нашего детства.
* * *
Так что на первую волейбольную тренировку я шёл в приподнятом настроении. А всё приподнятое помогает волейболисту приподниматься над сеткой и заколачивать пушечные мячи. Но когда я увидел площадку, то приподниматься перестал. Площадка была нарисована прямо на земле под открытым небом. По ней бродили волейболисты – здоровенные дядьки, которым я был по пояс. Стоит ли говорить, что меня никто не заметил, включая седого тренера, который был дядькам по грудь. Я уже хотел обидеться, но мама меня в обиду не дала. Она решительно подошла к седому и что-то сказала ему на ухо. Тот вздрогнул и, показав на меня пальцем, крякнул:
– Мелковат… Ничего, вытянем!
От этих слов я немного испугался, но тренер не стал меня сразу вытягивать, а для начала показал, как надо складывать руки, чтобы не получить мячом по физиономии. На этом моя тренировка закончилась, потому что седой быстро поделил дядек на две команды и, взобравшись на судейскую вышку, дунул в свисток.
* * *
Целый час я слонялся вокруг площадки и подавал пушечные мячи, улетавшие за ограду. И хотя я старался, меня всё равно не замечали. Это было несправедливо. Но что оставалось делать: качать права, кусаться или зафутболить волейбольный мяч куда подальше?
И тут я увидел её! Она стояла выше всех и немного упиралась в небо. Я задрал голову и заметил наверху маленьких человечков, которые смотрели вниз. Я помахал им рукой, и они помахали в ответ. Значит, я не совсем пустое место, если меня видно с такой высоты. А высота была и вправду высокая – выше любой крыши! Просто ух!, а не высота.
Только какой ей быть, если я стоял под настоящей парашютной вышкой? Сейчас этой вышки уже нет, потому что с неё тяжело убиться, из-за чего современным экстремалам скучно. А убиться с парашютной вышки тяжело, потому что у неё есть парашют. Этот парашют привязан к парашютной вышке толстой верёвкой, намотанной на специальный барабан, который тормозит парашютный тренер железным ломом, чтобы парашютисты сильно не разгонялись.
Вот эти парашютисты и помахали мне с верхотуры, и не кое-как, а очень сильно помахали, словно приглашая к себе в гости. Другой бы не пошёл, но я был так расстроен своей никому ненужностью, что, забыв про волейбол, бросился к вышке и решительно полез наверх по крутой железной лестнице.
* * *
Решительности хватило секунд на пятнадцать. На шестнадцатой секунде ноги сделались тяжёлыми и чуть ли не пошли на попятную. Но помня свой опыт прыжков в воду, я не попятился, а просто сбросил скорость и увеличил остановки на площадках между лестничными пролётами, чтобы немного успокоиться и постепенно привыкнуть к высоте. Но только я успокаивался и привыкал, как надо было подниматься на новую высоту, где старая привычка не работала, а новая не успокаивала.
Зато на самом верху, который равнялся крыше девятиэтажного дома, я успокоился так сильно, что, закрыв глаза, шагнул к открытой дверце в ограждении, и если бы меня не остановили, я прыгнул бы без парашюта. Но меня остановили и обмотали парашютными верёвками-стропами, похожими на кожаные бинты.
– Вот теперь можно! – разрешил высокий парень и, увидев, что я приоткрыл глаза, ободряюще подмигнул.
– Ещё нельзя! – строго сказал второй. – У нас прыжок для посторонних стоит одиннадцать копеек.
– А у меня деньги внизу… – проблеял я и ещё сильней успокоился, потому что понял, что сейчас меня размотают и отпустят.
– Ничего! – успокоил высокий. – Прыгнешь так, а потом занесёшь.
– Бери сразу двадцать две копейки, – сказал строгий, – а то вниз придётся пешком идти.
– Ладно, возьму.
– Ну, тогда поехали. Только ноги немного подожми, чтобы шмякнуться помягче. Тем более на первый раз мы тебя медленно сбросим. Хотя первые три секунды будешь падать, как птица. Можешь даже поорать – мы привыкшие.
На этом инструктаж закончился, и меня потащили к самому краю площадки, за которым открывалась бездна. Последнее, что я запомнил, был лом, который парашютный тренер, сунул в барабан для моего торможения.
* * *
Зато на земле, куда я наконец-то долетел, меня встретили как космонавта.
– Орёл!..
– С виду шпингалет, а рисковый!..
– Я тоже думал сигануть, но гайка заслабла…
– Его надо на поле запустить для поднятия командного духа!..
– Правильно! Постоит в защите, а потом и на сетку выйдет!..
Я не верил своим ушам, ведь это говорили волейбольные дядьки, которые меня до вышки не замечали, а теперь окружили плотным кольцом и хлопали по плечу так, что у меня расползались ноги.
В самом конце подошёл тренер и тоже хлопнул, но молча, потому что добавить было нечего.
* * *
…Двадцать две копейки я занёс на вышку только на следующей тренировке, потому что в тот раз семи копеек не хватило. Но строгий всё равно обрадовался. Ведь торговать парашютными прыжками – дело трудное. Все, кто занимались в парашютной секции, прыгали бесплатно, а экстремалов, готовых пощекотать нервы за деньги, тогда ещё не было. Так что мои двадцать две копейки вышку поддержали.
И хотя я думал, что второй раз прыгать будет не страшно, всё оказалось совсем наоборот. Оказалось, прыгать страшно всегда. И чем больше прыгаешь, тем страшнее, потому что страх неизвестности умножается на знание совершившегося.
И к этому не привыкнешь, хотя привыкнуть всё-таки можно. Только не к высоте, а к спокойной улыбке, которая прячет страх. А спокойная улыбка, в отличие от щекоточного хохота, человеку к лицу!
