Рассказ шестой. Яуза
Все, или почти все, слышали про речку Яузу. А кое-кто и видел. Хотя Яуза – это даже не речка, а речушка длиной сорок восемь километров и шириной двадцать пять, но уже не километров, а метров! И то не везде… Так что Яуза, как говорят в народе, это асясь, или большой ручей, который можно пройти вдоль за один рабочий день, а поперёк – за две минуты.
В общем, по сравнению с Днепром, до середины которого, по словам Гоголя, долетит редкая птица, та же редкая птица перелетит Яузу раз двести, причём без дозаправки. Из-за таких мелких размеров Яузу в древности называли Аузой, что по-латышски означает овсяный стебелёк. А почему по-латышски? А потому, что древние латыши – это те же варяги. А варяги – народ бродячий, и неудивительно, что они и до Яузы добрели. Только латышские варяги не знали, что Яуза называется Яузой, вот и пришлось дать ей своё название:
Короче, Яуза – маленькая, и с этим ничего не поделаешь. Хотя была и другая Яуза, которую можно было не только увидеть, но и услышать. И для этого не надо было натягивать кеды, напяливать рюкзак и трое суток шагать по заросшим волчьим тропам. Нет, для этого надо было просто воткнуть Яузу в розетку и щёлкнуть переключателем…
* * *
Мои сверстники, наверное, уже догадались, о чём речь, а сверстникам моей внучки, так и быть, объясню. Другая Яуза – это катушечный магнитофон, который можно за приделанную к нему ручку донести до школы и устроить концерт с песнями и плясками. После чего стать знаменитым, потому что магнитофонов тогда практически ни у кого не было. Тем более что Сашка Бочкин с его папой – начальником тридцати семи овощных магазинов, или, как раньше говорили, торгового куста, не считаются.
И у меня магнитофона не было, отчего я грустил, пока моя черниговская бабушка не приехала к нам в гости и не сделала меня счастливым. Правда, со второго раза. Потому что в первый раз она подарила мне «Днепр 14-А». Это был очень крутой магнитофон. Но весил он двадцать пять кг. Так что с тумбочки до стола перенести его можно было только вдвоём с папой, который был всё время занят, и упросить его получалось редко.
Конечно, от такого непереносимого подарка я сильно расстроился и, как меня ни утешали, назад не настраивался. Тогда бабушка быстренько пошла в магазин и обменяла тяжёлый «Днепр» на лёгкую «Яузу». И я сразу перестал грустить и моментально настроился. А потом потащил Яузу в школу и устроил песни и пляски, причём без помощи папы, который, как я уже говорил, был всё время занят.
В общем, спасибо бабушке, которая меня очень любила и отщипывала от своих пенсий по кусочку, чтобы купить внуку целый магнитофон. Но я тогда был таким поросёнком, что, вместо спасибо, хрюкнул что-то – и всё. Сейчас бы я, конечно, расцеловал бабушку и поговорил с ней хотя бы полчаса – да поздно, и ничего уже не исправишь...
* * *
Вот так я стал хозяином Яузы. Хотя сам по себе магнитофон – это всего лишь чемодан с моторчиком. То есть вещь, умеющая гудеть. А чтобы заставить её играть, нужна магнитная плёнка. Эту плёнку в Советском Союзе выпускали три завода: украинская «Свема», российский «Славич» и татарская «Тасма». Тем не менее плёнок на всех не хватало. Да и стоили они – мама ро́дная! Одна бобина, вмещающая двести пятьдесят метров плёнки «тип 6», тянула на 3 рубля 44 копейки. Только где взять эти сорок четыре копейки, не говоря уже про три рубля? Разве что одолжить у Сашки Бочкина? Так всё равно отдавать придётся. Ведь с его папой попробуй не отдай…
Но мне повезло. У моего папы хоть и не было овощных магазинов, зато он был Главным редактором областного телевидения, где можно было купить уже использованную немецкую плёнку на огромной километровой бобине по бросовой цене. Правда, не совсем немецкую, а гэдээровскую, так как совсем немецкой была плёнка фээргэвская, потому что в ГэДээР экономика была социалистическая и отсталая, а в ФээРГэ, наоборот, экономика была капиталистическая и крутая. Только фээргэвские немцы считались нашими врагами, которых мы разгромили во Вторую мировую, а они назло нам живут себе и процветают, и выпускает товары, о которых можно только мечтать, а купить – никак!
Но, кажется, мы влезли в политику, поэтому быстренько вылезаем обратно, так как нервные клетки не восстанавливаются.
* * *
Итак, папа иногда прикатывал домой километровые бобины. И всё бы хорошо, только для Яузы километр – это много. И что делать? Да ничего! Просто положить большую бобину на стол вровень с Яузой, вставить в дырочку деревянный карандаш, вокруг которого большая бобина будет крутиться, завести кончик плёнки на стандартную катушку, включить перемотку и, придавливая карандаш к столу, чтобы большая бобина не ёрзала, дождаться, когда пустая катушка намотается. Вот такой магнитный процесс. Но он совершенно не утомлял, а наоборот, наполнял чувством радости. Ведь чемодан с моторчиком прямо на глазах превращался в магнитофон.
* * *
Конечно, перемотка была не единственной заморочкой. Заморочек и без перемотки хватало. Да хотя бы зажёвывание и обрывы плёнки, загрязнение записывающей и стирающей головок, растяжение пассиков, которые передают вращение мотора на бобину и тому подобное. Но всё это можно было починить своими собственными руками или руками друзей.
Главной же трудностью оставалась запись звуков, то есть того, для чего и предназначен магнитофон, потому что фон в переводе с греческого – это звук. Правда, поначалу я просто подключал микрофон и записывал что попало – от скрипа двери до собственного голоса, который при воспроизведении становился таким неузнаваемым, что узнать его было невозможно, хотя окружающие уверяли, что от настоящего он ни капельки не отличается. И они были правы, потому что свой голос мы слушаем внутренними ушами, а записанный – наружными. А эти уши, как доказал магнитофон, редко совпадают.
Но скрип и голос были первым шагом. Вторым шагом стала игра на музыкальных инструментах. Музыкальными инструментами обладал мой друг Илья, с которым мы играли в футбол и падали с велосипеда. У Ильи был немецкий аккордеон, черниговское пианино и немного поломанная гитара. А так как аккордеон, пианино и поломанную гитару унести тяжело, то я тащил Яузу в соседний дом, где жил мой музыкальный друг.
Было весело. Илюша играл на пианино и аккордеоне, а я стучал по крышке поломанной гитары. И достучался! Потому что незаметно научился перебирать струны. Вот и получается, что моим первым гитарным учителем стал магнитофон! И не только гитарным: ведь к нашей музыке я начал подбирать слова. И доподбирался! Пока незаметно не стал профессиональным литератором.
* * *
Напевшись и наигравшись, мы занялись шумами. Но не простыми, а художественными, потому, что мне подарили книжку, которая, если память не изменяет, называлась «Домашняя звукозапись» или что-то такое. Эта полезная книжка научила извлекать из простого гранёного стакана стук копыт, а из целлофанового кулька – треск костра. Но вскоре мы так наизвлекались, что и это надоело. И тогда пришёл черёд музыки, который продолжается до сих пор, хотя магнитофоны уступили место цифровым проигрывателям, а те – смартфонам и прочим гаджетам, в хорошем смысле этого гадкого слова.
Но если сейчас музыка добывается из Интернета, то в наше время за ней надо было охотится в поте лица, боли головы и натуге ног. Конечно, такие, как Сашка Бочкин с его папой, запросто покупали распоследние заграничные пластинки, или, как их тогда называли, пласты, на подпольном рынке, куда без сумасшедших денег лучше не соваться. Поэтому мы ловили заграничную музыку по радио с жуткими помехами от специальных глушилок, или переписывали её друг у друга в шестом качестве, то есть переписывали уже шесть раз переписанный концерт, где всё звучало глухо, как в танке.
Ну, и ничего! Потому что мозги всё исправляли – где-то добавляли недостающие частоты, где-то достраивали искорёженные ноты, где-то восстанавливали пропавшие слова. А так как самые забойные песни звучали на американском языке, мы начали его учить, и кое-кто даже выучил, не считая, конечно, Сашку Бочкина и его папу, который просто покупал переводчика с университетским дипломом и заставлял его переводить непонятные слова, чтобы даром не переводить своё драгоценное время.
А нам никто ничего не переводил, и коллективными усилиями мы начали бесплатно понимать такие слова, как Pendulum или Sticky Fingers, потому что «Маятник» был шестым альбомом группы Creedence Clearwater Revival, а «Липкие пальцы» – девятым альбомом группы Rolling Stones.
* * *
Короче говоря, моя Яуза наконец-то нашла своё море, потому что музыку иначе и не назовёшь. И теперь из магнитофона лились музыкальные потоки, пенились волны и рокотали штормы. Но вскоре оказалось, что кроме тяжёлого рока, существует джаз с его непереводимым на человеческий язык свингом. А кроме джаза есть Высоцкий и Окуджава. А кроме них – балет Кармен-сюита и опера Севильский цирюльник. А ещё – Моцарт, и Бетховен, и Шостакович. А ещё народные песни, и всё остальное, что может вызвать радостные слёзы, которые древние называли катарсисом, или очищением через сопереживание.
В общем, Яуза сделала из меня если не знатока, то профессионального любителя, который ещё в девятом классе начал ходить не только на эстрадные концерты, но и слушать симфонии Малера в филармонии, где играл живой оркестр с живым дирижёром!
К сожалению, классические концерты я посещал в полном одиночестве, потому что мои друзья считали, что я прикалываюсь. Правда, Илюша так не считал и в филармонию ходил, но не со мной, а с музыкальной школой, где он усиленно занимался, чтобы поступить в консерваторию.
Но это уже совсем другая история...
* * *
Зато сейчас у меня появились друзья, которые не просто ходят на филармонические концерты, а играют там и Моцарта, и Бетховена, и Шостаковича. Не верите? Тогда назову имена, а вы проверьте! Называю: заслуженные артисты Украины – скрипач Герман Сафонов и пианистка Елена Строган! И хотя они живут в столице, а я нет, наша дружба так крепка, что они пригласили меня в свою книжку «Раскрась музыку!» и разрешили написать пару слов.
Только этой дружбы могло и не быть, если бы Яуза не сумела показать мне красоту, которая является главным содержанием музыки и жизни…
Но Яуза сумела!
Продолжение будет!
