- Просмотров — 3254
Свой среди чужих, чужой среди своих
Брать интервью у журналиста, все равно что охотиться на охотника. Тем более, на такого матерого, как Александр Ткаченко, который своими меткими вопросами сам кого угодно пристрелит.
Так что получив редакционное задание взять интервью у обладателя самого заточенного пера журнала «Фома», я поначалу струхнул. Но потом вспомнил евангельское изречение про любовь, которая покрывает все, и успокоился.
«Нет, не пристрелит!», – подумал я. Ведь я давно люблю читать и даже цитировать снаружи блестящие, а изнутри глубокие Ткаченковские работы, а он, судя, по просочившимся в Интернет сведениям, симпатизирует Лигуновским книжкам.
Собственно, именно на почве этой взаимной симпатии мы и познакомились. Правда, пока заочно. По переписке. Но что может быть естественнее переписки двух пишущих людей? Разве что перестрелка охотников?
Итак, я отослал Саше волнующие меня вопросы, и он на них спокойно ответил. Хотя в силу ограниченности журнальных площадей многое осталось за кадром.
Но тут уж, как говорится, ничего не попишешь…
– Саша, предлагаю сразу взять быка за рога. То есть начать с главной темы. А главная тема нынешнего номера «Самарянки» – талант. Вопрос: сколько талантов ты зарыл, прежде, чем отыскать свой?
– Правильнее было бы спрашивать: сколько талантов отрыл. Я убежден, что в любом человеке Господь заложил абсолютно все таланты, только вот раскрываются они в каждом из нас по-разному, в зависимости от обстоятельств. Помню, лет пятнадцать назад я сильно захворал, и дети притащили мне пластилин – ну, чтобы утешить больного папу. И я, с температурой под сорок, впервые в жизни лепил им разных зверушек – кенгуру, медведя, лося… Ах, какой же это был лось! Шикарный просто! Потом я смотрел на эти фигурки и не мог поверить, что такую красоту вылепил сам. Так что никакие таланты я никуда не зарывал, наоборот – по мере сил старался их в себе находить и откапывать, но из-за лени и неорганизованности, конечно же, откопал далеко не все. Ну а из «откопанного»… В юности музыкой увлекался очень серьезно, играл на гитаре, сочинял чего-то, аранжировки делал…
– Осталась ли музыка в твоей жизни, или это были зря прожитые годы?
– С точки зрения реализации себя в качестве профессионального музыканта, эти годы действительно прошли впустую. Но я очень рад, что у меня был такой период. Потому что в музучилище я нашел замечательных друзей, у нас до сих пор очень теплые отношения, хотя живем мы в разных городах. И музыка из моей жизни, конечно же, никуда не уходила. Музыка ведь – в душе у человека. У каждого. Это такой язык, на котором душа может выразить свои переживания, эмоции, свое отношение к миру. И соответственно может почувствовать чужую радость, боль, сомнение. Если научился слышать и понимать этот язык, разучиться уже не получится. Это как плавать или на велосипеде ездить. Музыканты бывшими не бывают.
И потом, у меня же дети растут – ну как тут можно без музыки обойтись? Пацаны же! А для них умение играть на гитаре всегда было чем-то вроде принадлежности к рыцарскому ордену. Если умеешь – значит, ты уже аристократ, ты – не такой как все. В юности это очень важно – ощутить свою индивидуальность, инаковость. Ну вот и прибегают ко мне все трое по очереди: «Пап, а какой тут аккорд?.. Пап, я правильно это соло подобрал?.. Пап, я песню сочинил, послушай – как тебе?». Только дочка пока еще не прибегает, потому что – маленькая. Ну да девица она весьма энергичная и музыкальная, петь любит. Через пару-тройку лет, чувствую, у нее тоже начнется это самое – «Пап…». Тут и захочешь оставить музыку – а не получится!
– Можно ли в результате учебы стать талантливым? Например, выдающимся писателем, получив красный диплом литературного института? Или хорошим журналистом, честно пройдя курс журфака?
– Я же говорю: каждый человек талантлив уже от рождения. Учеба может лишь выявить этот талант, осуществить его, сделать доступным для самого человека и для окружающих. А может и не выявить. Тут я затрудняюсь назвать причину. Очень многое зависит от воспитания, от тех людей, которые тебя окружают, на которых ты хотел бы походить. Ведь не случайно есть династии художников, писателей, актеров…
Хотя все очень индивидуально. Я вот, например, в журналистике какое-то время испытывал комплекс неполноценности из-за отсутствия образования. Пытался серьезно говорить об этом с дипломированными коллегами, а они смеются: «Расслабься. Кто пишет – тот пишет уже на первом курсе. Этому не научишь. Можно и с дипломом журфака МГУ или МГИМО так и остаться – не пишущим».
Наверное, Господь каждому определяет, какой дар в нем должен развиться. Ведь есть же Божий замысел о каждом из нас. Нужно только понять его, найти среди дарованных тебе талантов именно тот, который поможет организовать жизнь, наполнить ее любимым делом. Если нашел себя в писательстве или журналистике – будешь счастлив и успешен в этих профессиях и без диплома. А если еще и образование при этом получил – тогда совсем хорошо.
– Назови истинно талантливых людей, с которыми тебе довелось встречаться.
– Таких встреч было несколько, но одна из них – просто фантастическая по своей невероятности. У каждого музыканта есть свои… хотел сказать «кумиры», да слово какое-то не очень хорошее. В общем, есть люди, которые являются символами, ориентирами в искусстве. Для меня Алексей Белов из «Парка Горького» всегда был таким – знаковым музыкантом с потрясающим уровнем исполнительского мастерства и уникальным подходом к музыке вообще. У него есть очень сильный альбом под названием «НЛО», записанный вместе с Давидом Тухмановым еще в начале восьмидесятых. В перестроечные годы «Парк Горького» уехал в США и там буквально проломился в топы самых престижных американских хит-парадов. Без всякой предварительной раскрутки никому не известная группа из другой страны стала одной из самых популярных в США, да и во всем мире тоже. Это было что-то феноменальное для мирового шоу-бизнеса. В общем, Белов для меня живая легенда.
– И как ты к живой легенде прикоснулся?
– Вдруг выяснилось, что Алексей вернулся в Россию, крестился, стал духовным чадом отца Николая Гурьянова и алтарничает в одном из московских храмов. Я нашел координаты Белова, позвонил ему и договорился об интервью. В результате – появилась статья «От Парка Горького до острова Залит».
Такая вот удивительная встреча вышла с… – ладно, все-таки скажу, хоть и крамола – с кумиром юности! И как же мне было радостно видеть, что он оказался скромным, спокойным и рассудительным человеком, в котором и на копейку не найдешь хоть какой-нибудь «звезданутости». Большей частью разговор шел, конечно, об отце Николае Гурьянове.
– А о нотах-то поговорили?
– Еще бы! Как же без музыки? И там был такой смешной момент: мы с женой Леши, певицей Ольгой Кормухиной, сидели у них на кухне и обсуждали концерт группы «Deep Purple» с Лондонским симфоническим оркестром. Такое пафосное произведение, с большой претензией. Ольга сказала, что их вокалист – Ян Гиллан – хорош, но для оперного вокала у него нет нужной школы. Я в ответ (ну, чтобы показать, что, мол – «тоже в теме») поддакнул, что, дескать, Гиллан, поет оперу так, как ее, наверное, пел бы Муслим Магомаев, страдающий ангиной с похмелья. Ольга тут же: «Но-но! Магомаева не трожь – это гений».
Короче, сидим, беседуем. А Леша растерянно так смотрит на нас. И вдруг говорит: «Нет, это все правильно, конечно… Но понимаете, Гиллан… Он очень добрый». Помолчал секунду и добавил: «И Хьюз добрый. И Ковердейл. Меня вообще в «Deep Purple» больше всего удивило, что это, оказывается, очень добрые люди. Мы в Лос-Анжелосе с ними часто виделись, подружились даже».
Я смотрю на него, и думаю: «Вот ведь как интересно жизнь повернулась – сижу на кухне у Белова, и он мне объясняет что «Deep Purple» – удивительно добрые люди».
– То есть ты хочешь сказать, что самое важное в носителе Божьего дара – это доброта?
– Ага. И любовь! А еще понимание, что твой талант – не генеральские погоны и не знак принадлежности к высшей касте. Какой бы ты ни был талантливый, но все же как человека тебя определяют совсем другие качества. Вот для Леши Белова в музыкантах «Deep Purple» главное – что они добрые, хорошие люди, и совершенно не важно, что это – легендарная группа. А для меня стало открытием, что Алексей Белов тоже – удивительно добрый и мудрый человек. Есть люди, рядом с которыми чувствуешь себя словно с любимой бабушкой в детстве. Леша – такой. И в этом мне сейчас видится главный его талант! Я его даже на гитаре не попросил поиграть (хотя мечтал об этом лет с семнадцати), у нас было более важное дело: мы чай пили с рахат-лукумом. И разговаривали.
– Господь призвал нас к приумножению таланта. Но это тяжкий труд. А приносит ли он дивиденды?
– Конечно, у человека с развитым талантом есть свои маленькие радости, не всегда понятные окружающим. Ну с чего, спрашивается, Пушкину было прыгать от радости с криками: «Ай да Пушкин!..» – и бить в ладоши? Подумаешь – поэму закончил! А сам весь в долгах.
Вот эта радость от того, что ты сумел-таки вытащить на свет Божий из глубины своей души смутные, едва уловимые смыслы, звуки, краски, смог оформить и сделать доступным для других что-то такое, чего ранее никто не видел и не слышал – вот это и есть, наверное, главный дивиденд. Но, чтобы понять это…Нужно хотя бы кенгуру из пластилина слепить. Или лося.
– Многие (если не все!) ярчайшие и опередившие свое время люди закончили жизнь в нищете и забвении. Потом вечно опаздывающая слава догнала их и стократно превознесла. Но это было потом… Так стоит ли идти против рожна или лучше зарыть талант и приумножать свободно конвертируемую валюту?
– А это вряд ли получится. Талант ведь – от Бога. А валюта – от жадности. И ни за какие деньги невозможно купить вот это: «Ай да Пушкин!», или Архимедовское: «Эврика!» Потому что душа интуитивно чувствует, что талант важнее денег. Главное – не сделать из него идола, которому будешь служить и приносить жертвы. Такое, увы, с талантливыми людьми случается куда чаще, чем переход к приумножению валюты.
– В детстве мы все талантливы. Мы поем, танцуем, рисуем и пишем стихи. А может, гении – это просто постаревшие дяди и тети, так и не выпавшие из детства?
– Конечно! Это они и есть! Все лучшие человеческие качества в ребенке уже представлены, и потом, всю последующую жизнь мы их в себе либо развиваем, либо – губим. Гениальность нельзя определить только через детство. Но если человек растерял на жизненных дорогах свои детские сокровища – чистоту восприятия мира, открытость новым впечатлениям, доверие к людям, жажду знаний, умение прощать, то вряд ли он окажется гением, даже если и обладал гениальными задатками.
– Ты говорил, что поначалу чувствовал себя в журналистике неуютно. А когда ты ощутил себя в своей тарелке? Назови самые яркие победы на этом поприще и самые горькие поражения?
– Если честно, то я себя журналистом не чувствую до сих пор. А самой яркой победой считаю тот факт, что при чудовищной своей неорганизованности все же сумел приучить себя к более-менее систематической работе над текстами. Хотя… Как сказал бы Винни Пух: «Систематичность есть. Но она почему-то хромает».
А поражения… Мне с этим повезло: в редакции «Фомы» работают очень чуткие люди. Если у автора что-то не получилось, там никогда не будут за это ругать, а постараются деликатно объяснить – что именно сделано не так. Наверное, благодаря этому, я ни одну свою журналистскую неудачу не воспринимал как горькое поражение. Ну не вышло, и не вышло! Значит, выйдет в следующий раз.
– Саша, еще недавно мы не были знакомы, а ныне промыслом Божьим служим в одной команде. Команде авторов издательства «Никея», где у нас практически одновременно вышло по две книжки. А как ты туда попал и будет ли продолжение?
– Есть такая восточная мудрость: когда ученик готов, приходит учитель. Перефразируя ее, могу сказать так: когда книга готова, приходит издатель. Ребята сами позвонили мне и предложили сотрудничество. А продолжение, надеюсь, будет.
– Журналист и уже писатель Ткаченко – многодетный отец. А каким ему видится будущее своих чад? Окучиваешь ли ты ростки, борешься ли с вредителями, следишь ли, чтобы рост шел в правильном, с твоей колокольни, направлении?
– Будущее видится туманным. Да и чада уже такие вымахали, что на руку с ними бороться у меня получается с большим трудом. Тут про ростки говорить поздно: впору следить, чтобы какая-нибудь созревшая груша не сорвалась с ветки и не стукнула тебя по голове. Мы с женой очень старались и продолжаем стараться, чтобы дети воспринимали нас не только как родителей, но и как близких друзей, с которыми можно поделиться секретами, радостями и печалями, спросить совета, похвастаться удачами, пожаловаться, поспорить. Вот такая у нас колокольня. Пока, вроде бы, все получается, и я очень дорожу этой дружбой.
– Помнишь чеховское: «В Москву! В Москву!». А вот ты, работая в столичном журнале, обосновался в провинции. Первый вопрос – почему? Второй – провинция для тебя географическое или духовное понятие?
– Все обстоит совсем наоборот: проживая в провинции, я обосновался в столичном журнале. Тут от перемены мест слагаемых сумма меняется очень сильно. Одно дело, когда человек из Москвы уезжает жить в деревню, продолжая работать на прежнем месте. И совсем иное, когда живешь в деревне, а работу нашел в Москве. Я ведь в провинции родился, вырос и прожил всю жизнь. Так что она для меня и географическое понятие, и биографическое, и духовное, и какое угодно еще. Здесь совсем другой темп жизни, другие отношения, другой тип людей. Все другое.
– Но ведь «другое» происходит от слова «друг»?
– Ты опять путаешь понятия. На самом деле это «друг» происходит от «другого». А в жизни все ещё сложнее. Очень непросто оказаться между Москвой и провинцией. Как в михалковском кино – «свой среди чужих, чужой среди своих». Тут люди живут в основном с огорода, с подсобного хозяйства. А я зарабатываю писаниной, голова все время занята текстами, ведь в этом деле выходных не бывает. И текущей работы хватает: материалы нужно сдавать, редактировать, согласовывать Картошку выращивать некогда, да и желания нет, если честно. В результате огород весь в бурьяне, забор покосился, вот-вот рухнет Соседи смотрят на это неодобрительно: мол, земля зря гуляет. А из меня и вправду деревенский житель никакой. Всей домашней скотины собака Муха да кот Барсик, от которых прибытку – сплошная убыль.
В Москве же знакомые ничего этого не знают, поэтому смотрят на меня, как на «человека из народа». Оно бы, вроде, и не плохо, для писателя-то. Жаль только эпоха на дворе не та: лет сто назад ходил бы себе по редакциям в лаптях и косоворотке, собирал моральные дивиденды у столичной интеллигенции. А нынче у провинциала никакой униформы не осталось, разве что борода. Меня из-за нее ребята в редакции называют Толстоевским. Так вот и живу: в деревне на огороде крапиву выращиваю, а в столице – «деревенщик»! Ни то, ни се… Хотя, как говорил один литературный персонаж: «Может быть, именно в этом великая сермяжная правда?».
– Саша, я знаю, что, кроме ваяния лосей и кенгуру, ты пишешь стихи. Пользуясь этой приватной информацией, прошу подыскать строчки, которые могли бы стать пожеланием читателям «Самарянки».
– Ты знаешь, у меня такие стихи… Непожелательные. Я всегда о своем пишу, о личном. Хотя… Может быть, вот это… Называется «Подкова»…
Стало в мире так много нового
За последних несколько лет,
Что в пыли на счастье подкову вы
Не найдете – лошади нет.
Да и пыли не станет скоро:
Тут асфальт тебе, там – бетон…
И непыльных дорог узоры
Нас окружат со всех сторон.
Мы в мешке из стекла и стали
Покупаем себе кота,
А подкову – давно потеряли…
И на что нам подкова та?
– Саша, несмотря на грустный мотив, твои стихи оптимистичны, ведь понимание проблемы – залог ее решения. Поэтому желаю тебе как журналисту продолжать поиск болевых точек, а как музыканта прошу завершить нашу беседу мажорным аккордом.
– Я надеюсь, все закончится хорошо, несмотря на наши усилия!
Опубликовано в журнале «Самарянка»
Читать Ткаченко здесь
Слушать и смотреть здесь